Они откатились обратно, сцепившись, снося и отбрасывая к стенам оборудование. Гуннлаугур вывернулся из захвата и отшвырнул противника от себя. Ингвар грузно врезался в дальнюю стену апотекариона, разбив при ударе каменную облицовку. Он сплюнул кровью.

Не давая Волчьему Гвардейцу приблизиться, Ингвар набросился на него с кулаками. Они обменялись градом могучих ударов, каждый из которых ударял в цель с силой отбойного молотка. Ингвар был быстрее, и два его яростных удара справа попали в противника, но Гуннлаугур дрался как одержимый, в его глазах пылала мрачная ярость.

Он с хрустом впечатал кулак в лицо Ингвара, отбросив его к стене. Волчий Гвардеец напирал, нанося безумные удары и выкрикивая ругательства.

К тому моменту, как Ольгейр и Вальтир смогли их растащить, оба космодесантника тяжело дышали и были залиты кровью. На лбу Гуннлаугура красовалась длинная ссадина, а по бороде стекали красные струйки. Лицо Ингвара отекло и приобрело пурпурный оттенок, губы были разбиты, один глаз наполовину заплыл.

На какой-то миг они замерли, сверля друг друга взглядом и пытаясь отдышаться. Гуннлаугур чувствовал, как весь его организм пылает от переполнявшей его энергии и требует, чтобы воин вернулся в драку. Вены на горле пульсировали. Кулаки были крепко сжаты, и ему до боли хотелось снова пустить их в ход.

Хафлои сидел с отвисшей челюстью и не мог поверить в то, что только что увидел. Вальтир, казалось, устал от всего этого. Ольгейр выглядел обеспокоенным.

И только Ёрундур не двигался с места. Его кислый смех нарушил повисшую тишину.

— Свершилось наконец-то, — сухо произнес он. — Уж лучше сейчас, чем когда стены заполыхают. Ну что, все? Можем двигаться дальше?

Ни у кого не было желания отвечать. Гуннлаугур по-прежнему стоял в стойке, с поднятыми кулаками и кипящей кровью. Он выпустил свою ярость, и это было приятно. Она копилась внутри много дней, отравляла его и влияла на все его действия.

Ингвар получил хорошую взбучку — рукопашные драки никогда не были его сильной стороной. Он был по-прежнему зол и смотрел на своего командира, но теперь что-то еще пряталось под этими неподвижными чертами.

Возможно, стыд. Или печаль.

Волк бросил короткий взгляд на стол, где лежал неподвижный Бальдр, и в нем как будто что-то переломилось.

Его плечи повисли.

— Брат, я… — начал Гирфалькон.

— Молчи! — приказал Гуннлаугур. Он по-прежнему был на взводе и рычал. Волчий Гвардеец выпрямился в полный рост, игнорируя струйку густеющей крови, сбегавшую по щеке. — Не говори ничего.

Он повернулся к Хафлои, который все еще был в шоке от происходящего, судя по выражению лица. Без сомнения, он привык к тому, что Кровавые Когти решают вопросы подобным образом, но Охотники — это совсем другое дело.

— Ты уже можешь ходить, щенок? — требовательно спросил Гуннлаугур.

Хафлои кивнул, но казалось, что он не совсем уверен в ответе.

— Хорошо, — сказал Волчий Гвардеец. Его самообладание возвращалось. Он чувствовал себя очищенным. — Канонисса будет интересоваться, куда мы пропали. Нужно идти. — Он бросил злобный взгляд на Ингвара. — В случившемся разберемся позже. А пока нужно выжить.

Стая смотрела на него. Они слушали. Каким-то странным, примитивным образом ему удалось восстановить свой авторитет.

«И это лучшее, что мы можем? — подумал он, сам не зная, что ответил бы, если бы его заставили. — Вот так по-прежнему можно решать вопросы?»

— Оставайся с Фьольниром, — приказал он Ингвару. — Пусть твоя кровь остынет, пока ты здесь. Ему нужна охрана, и я не позволю сестрам узнать о случившемся.

Ингвар покорно кивнул. Он разрывался между оставшейся воинственностью и печальным признанием поражения.

Затем Гуннлаугур развернулся к остальным членам стаи. Кровь, кипевшая в его жилах, прогнала изнеможение, наступившее после ночной работы. Над сделанным выбором можно будет поразмыслить позже, когда найдется время. А сейчас им снова пора в бой.

— Остальные за мной, — произнес он, протягивая руку за шлемом. — Нас ждет война.

После ухода стаи апотекарион практически погрузился в тишину. Бальдр по-прежнему без движения лежал на столе. Его лицо было серым и бескровным. Распахнутые глаза слепо уставились в потолок, зрачки сузились, превратившись в крохотные черные точки. Казалось, что даже золотистая радужка, обычно такая яркая и блестящая, поблекла.

Спустя некоторое время Ингвар приблизился к раненому брату и встал рядом. Его собственное лицо представляло собой сплошное месиво из ссадин и кровоподтеков и выглядело ненамного лучше, чем у Бальдра. Космодесантник сгорбился и положил руки на край стола, опуская голову ближе к лицу брата.

Суровое лицо воина было печально. Он внезапно почувствовал себя старше, как будто невзгоды, перенесенные за несколько столетий, только сейчас решили отразиться на его генетически усовершенствованном теле.

— Брат, — прошептал он, как будто разговор мог вырвать Бальдра из цепких объятий глубокой комы.

Если он умрет здесь, то это будет страшный конец. Услышав о таком, любой Сын Русса содрогнется. Ни славной последней атаки, ни героического удержания позиции, а просто медленное увядание под действием оскверненных ядов за стенами крепости смертных.

Тело Ингвара ломило от боли. Он чувствовал, как кровь на его коже сворачивается, закрывая раны коркой. Теперь уже драка казалась ему незначительной и глупой. Она случилась из-за вины и досады. Такие вещи должны выбрасываться из головы и забываться.

Однако кое-что все-таки было важно.

— Брат, — повторил Ингвар. Он протянул руку к талисману, висевшему на груди. Несмотря на ярость атаки Гуннлаугура, тот уцелел, так же как и череп «Оникса». — Ты не должен был отдавать его мне. Он был твой, и мне не следовало забирать у тебя эту вещь. — Космодесантник опустил глаза. — Но ты сам отдал его. Разве не таков наш путь? Подтверждать кровные долги безделушками. Я думал, что это поможет мне найти дорогу назад. Вот почему я взял его.

Взгляд Ингвара расфокусировался, в глазах появилось сомнение.

— Я думал, что смогу вернуться. Я и правда в это верил. Теперь я ношу оба талисмана — две моих жизни переплетены, связаны друг с другом. Я считал, что смогу найти баланс между ними.

Он нервно оглянулся вокруг, как будто испугался, что остальные смогут его услышать. Вокруг него был только пустой и стерильный апотекарион. Лицо Бальдра по-прежнему ничего не выражало.

Ингвар склонился еще ниже и заговорил тихим, шипящим шепотом.

— Мне нужно об этом кому-то рассказать, — продолжил он. — Если нам обоим суждено погибнуть здесь, вдали ото льда, и остаться неоплаканными, мне нужно высказаться. Ты ничего не запомнишь, и я не нарушу клятвы.

Лицо Бальдра не двигалось, застыв в жесткой хватке паралича. Пораженные болезнью черты казались высеченными из гранита.

Ингвар сделал паузу и успокоился. По ощущениям было похоже, что он стоит на краю пропасти. Он слушал удары сердец: свои, громкие, и Бальдра, едва различимые.

— Я больше не верю, брат.

Ингвар с трудом совладал с голосом, произнося эти слова. Он сжал руками край стола. Ужас наполнил сердце космодесантника оттого, что он сказал что-то подобное вслух. Он никогда не позволял себе этого, даже когда оставался в уединении в своей келье. Психологическая подготовка Адептус Астартес была невероятно мощной.

Но не абсолютной.

— Я больше не верю, — повторил он на этот раз более твердо.

Во второй раз это было не так ужасно. Как будто открылась дверь в комнату, полную запретных секретов. Вслед за первой мыслью появились другие. Он нарушил запрет. Печать была сломана. Теперь все стало возможным.

— Нас было семеро, — начал рассказ Ингвар. Он больше не смотрел на застывшее лицо Бальдра. Его взгляд блуждал где-то далеко. — Так же, как и в Ярнхамаре, нас было семеро. Каллимах из Ультрамаринов, Леонид из Кровавых Ангелов, Джоселин из Темных Ангелов, Прион из Могучих Ангелов, Ксаташ из Железных Теней, Ворр из Палачей и Ингвар из Космических Волков. Мы были отрядом «Оникс».