После этого он стал более осмотрительным.

Каллимах оставался, как всегда, необычайно великодушным.

— Я с большим уважением отношусь к вашему способу вести войну, Эверссон, — сказал тогда Ультрамарин, осторожно подбирая слова. — Правда, я уважаю его. Но, может быть, есть некий смысл в том, чтобы учиться на опыте других?

— Ты имеешь в виду Кодекс, — ответил Ингвар, в тот момент слабо представляя то, о чем говорил.

— От него есть определенная польза.

Ингвар завершил маневр и опустил Даусвьер. Он тренировался уже несколько часов. Даже у возможностей такого тела были свои пределы.

Нагрузки оказали на него благотворное воздействие. Знакомое жжение приятно растекалось по мышцам рук и ног. Он был рад вернуться на родную планету, к тотемам и символам прошлого, погрузиться в грубое великолепие залов Асахейма. Он привыкал, вспоминал.

Он все равно предпочел бы провести спарринг с дроном.

— Мой повелитель.

Голос кэрла донесся из-за запертой на засов двери. Ингвар расправил плечи, позволил мышцам расслабиться, прежде чем отдать команду, отпирающую дверь.

— Я приношу извинения за беспокойство, — произнес человек, низко кланяясь, в то время как дверь снова закрылась.

— В чем дело? — спросил Ингвар, протягивая руку за куском ткани и вытирая пот с лица и шеи.

— Ярл Черная Грива хочет сообщить, что принял решение. Он подумал, что вы должны узнать об этом как можно скорее, потому что времени всегда не хватает.

Ингвар почувствовал резкую боль в животе, нежеланное напоминание о том, каким шатким было его положение с момента возвращения в Клык.

— Хорошо, — сказал он, едва взглянув на человека перед собой. — Я предстану перед ярлом.

Человек уставился в пол, словно в замешательстве.

— Это необязательно, мой повелитель, — произнес он.

Ингвар внимательно посмотрел на него.

— Что ты имеешь в виду?

Кэрл замешкался, понимая, насколько неудобны вести, которые ему было велено передать.

— Мне поручено сообщить вам, что отныне вы отчитываетесь перед веранги Гуннлаугуром. Он проведет инструктаж перед броском в систему Рас Шакех. Вопросы, дополнительные требования и запросы на снаряжение должны передаваться через него. Жрецов соответствующим образом проинформировали, поправки в записи внесли. Все, что нужно было сделать, — сделано.

Кэрл сглотнул.

— Поздравляю, повелитель, — сказал он. — Вы снова стали членом Ярнхамара.

Глава четвертая

Стая всегда собиралась перед уходом с Фенриса в одной и той же отведенной для совещаний комнате. Это помещение находилось в Ярлхейме, спрятанное за вертикальной шахтой, ведущей вниз до самого Хоулда. С остальным Эттом ее связывал только один пролет каменного моста.

Гуннлаугур обнаружил комнату много лет назад. Никто не знал, кто вырубил ее и как она использовалась в течение тех тысяч лет, что стояла крепость. Подобное не было чем-то необычным. Тысячелетия постоянной войны приводили к тому, что в Клыке обычно жило меньше людей, чем он мог бы вместить. По этой причине целые секции крепости обрушились, затапливались или просто оказывались забытыми и неисследованными. Периодически отряды кэрлов организовывали экспедиции в дальние секции, надеясь сделать их пригодными для обитания. Иногда им улыбалась удача, новые комнаты расчищались и начинали использоваться. Случалось, что они возвращались с артефактами забытых времен, и ни один волчий жрец не знал, что с ними делать. Бывало, они не возвращались. Это тоже не вызывало удивления. Клык не был безопасным местом ни в настоящем, ни когда-либо в прошлом.

Гуннлаугур никогда не рассказывал, как он нашел то место, находившееся далеко и от его собственных покоев, и от тех мест, где базировалась большая часть Великой роты Черной Гривы. Было ясно с первого взгляда, что комната очень старая. Каменные барельефы на стенах почти полностью стерлись от завывающих ветров и растрескались от морозов. У сводчатого потолка еще виднелись странного вида руны, вырезанные на камне давно мертвым мастером. В помещении могли с комфортом разместиться более пятидесяти воинов, однако почему такой зал был вырублен так далеко от основных проходов Ярлхейма, оставалось загадкой.

Вдоль одной из стен лежал каркас корабля: похожие на скелет остатки морского драккара. Доски обшивки окаменели много веков назад, превратились в покрытый коркой каменистый остов, похожий на ребра мертвого морского змея. Металлическая голова дракка на носу уцелела каким-то чудом. Она вздымалась вверх, к потолку, возвышаясь над гладкими изгибающимися досками корпуса, уставившись в темноту пустыми глазами.

Должно быть, нелегко было принести такой корабль так высоко, в самое сердце старой горы, несмотря на иссушающий морозный ветер и дюны мелкого снега. Возможно, драккар разобрали еще у моря, а потом снова собрали уже в комнате, но Гуннлаугур предпочитал считать иначе. Ему нравилось представлять, как процессия Небесных Воинов с факелами тянет корабль от неспокойных серо-стальных морей, затаскивая его вверх, и на катках везет в сердце Клыка. Здесь имелись и достаточно широкие для этой задачи тоннели, и сильные руки.

Вопрос о том, зачем это было сделано, оставался открытым, и на него не было ответа. Это могло быть прихотью старого ярла, ностальгирующего по морским походам. Или его принесли жрецы для какого-то непонятного ритуала, чтобы задобрить дух горы. А может, он лежит тут, постепенно разваливаясь, со времен, когда Русс ходил среди них.

Каким бы ни было их происхождение, драккар и его странная гробница оказались позабыты на много столетий с момента погребения. Это место стало реликтом, наполовину утраченным фрагментом быстро исчезающего прошлого Фенриса. Только Всеотец знал, сколько времени корабль простоял, рассыпаясь и замерзая.

Теперь гробница с кораблем стала приютом для Ярнхамара, комнатой, в которой они собирались перед тем, как отправиться в путь по морю звезд. Им казалось, что давать клятвы друг другу в тени головы драка весьма символично.

Хьортур всегда любил выставляться напоказ. Ему нравилось запрыгивать на хрупкую палубу, которая крошилась под его ногами, и выкрикивать старые морские команды на племенном наречии, которого никто из них не понимал. Они смеялись и смотрели, как он мечется между скрипящими балками и досками и отдает непонятные приказы.

Гуннлаугур улыбнулся воспоминаниям. Хьортур любил повеселиться. Он вел стаю с кровью на когтях и улыбкой на покрытом шрамами лице. Это был истинный сын Русса, кровожадный гончий пес, отчаянный, пугающий и необузданный монстр.

— Ну, давай, — нетерпеливо сказал Вальтир. — Рассказывай.

Гуннлаугур ответил не сразу. Какое-то время он изучал стоявшую перед ним стаю, которая когда-то была больше, разбитое сердце того, чем ему доверили командовать.

Он увидел, как Вальтир бросил взгляд на него. На бледном, постоянно недовольном лице горели пронзительные глаза. Он чувствовал сдерживаемую силу в руках мечника, запертую мощь, которая могла без предупреждения вырваться в ослепительном вихре стали. Он видел в нем расчетливость, холодный и пытливый ум аналитика, сообразительность стратега. А еще он видел уязвимость и потребность во внимании.

Его взгляд переместился на Ольгейра. Большой воин стоял расслабленно, его непокорная борода разметалась по доспеху, а покрытые шрамами щеки собрались складками, он был готов как улыбаться, так и яростно реветь и брызгать слюной. В нем были беззаветность, великодушие и целеустремленность. Ольгейр казался скалой. Он никогда бы не смог стать полноценным лидером, но мог бы направлять и вдохновлять. Тяжелая Рука не стремился к большему по сравнению с тем, что уже имел. Недостаток амбиций был его слабостью, но это же делало его незаменимым.

Следующим стоял Ёрундур, Старый Пес. Он был крив и кос, перекручен и искривлен прожитыми годами. Гуннлаугур видел в нем усталость, въевшуюся в самые кости, гордость, цинизм. Но он умел летать. Именем Русса, как он летал. И, несмотря на всю свою раздражительность, Старый Пес многое повидал и совершил. Он знал места, где были закопаны трупы, и по каким дорожкам их туда тащили. Знал, где спрятаны лопаты и в каких кузнях их изготовили. Когда Моркаи наконец придет за ним, тысячи тайн будут похоронены вместе с ним.